«Хорошо, если один процент от того, что строится, будет жить»

С 1 по 3 октября в Москве прошел IV Всероссийский архитектурный фестиваль Best Interior Festival. В этом году его программу курировал архитектор и генеральный директор бюро ABD architects Борис Левянт. В интервью с ним читайте о расширении состава участников профессионального смотра, о причинах, по которым в России нет новаторов-проектировщиков, а также о том, как за тридцать лет меняется взгляд на город, но не меняется вкус.

― Архитектором вы решили стать еще в детстве, а что бы вы сейчас сказали тому ребенку, которым тогда были, от чего бы его предостерегли? 

― Это непростой вопрос. У человека в любой профессии есть определенные риски, которые в целом одинаковы. Я бы сказал про человеческие отношения, про доверие к людям и защиту собственной позиции. Просто в архитектуре все это значительно жестче, чем во многих других профессиях. 

― То есть молодым архитекторам вы бы посоветовали стоять на своем? 

― Не совсем. Молодые архитекторы и так любят стоять на своем, но толку от этого мало, потому что их уровень знаний недостаточный. Великие в свое время говорили, что архитектор формируется к 40-45 годам и как личность, и как профессионал. Раньше понятие молодой архитектор мне казалось правильным, я думал, что оно красиво звучит, а сейчас в силу возраста понимаю, что нет молодых архитекторов ― есть только начинающие. 

― А ведь есть архитекторы, которые раньше сорока лет что-то строили. Например, Норману Фостеру было едва за тридцать, когда он открыл свое бюро. 

― Таких как Норман Фостер не очень много в этом мире. Конечно, бывают самородки, бывают организованные талантливые люди, которые реализуются быстрее. Я говорю о том, что для профессии архитектора характерна постоянная работа в том числе и над собой. Сначала вы учитесь у мастеров или у старшего поколения, с которым вы взаимодействуете. Потом учитесь работать с коллегами, партнерами, потому что архитектура ― это все-таки больше коллективное творчество, нежели индивидуальное. Только постепенно в архитектуре формируются лидеры, которые глубже начинают понимать, что от них требуется и что является качественным продуктом. Также важны внутренние ограничения и внутренний стержень. 

Можно же гнаться за деньгами и делать черти что, за что потом бывает очень стыдно, а можно по-другому. Не зря говорится, что хороший художник ― голодный художник. 

― С вашей точки зрения отсутствие материальных благ обязательно? 

― Нет, но качественные условия жизни очень расхолаживают, а профессия требует жесткости, собранности и готовности к противостоянию. 

― Возвращаясь к вопросу о начале вашего пути: вы помните в какой момент впервые посмотрели на город глазами архитектора? 

― Глазами архитектора я стал смотреть на город, когда уже состоялся как архитектор. Начинающим профессионалам, как правило, не до города. Профессиональный взгляд появляется постепенно: когда молодой специалист получает возможность работать, реализовывать свои соображения, мысли и проекты. Это долгий и усеянный разными проблемами путь. Но я точно могу сказать, что когда мы смотрели на город тридцать лет назад, взгляд был совсем другим в сравнении с сегодняшним.

― А в чем разница? 

― Сами представьте, вы ― человек, который родился в Советском Союзе через 10 лет после окончания войны, вы застали достаточно тяжелые времена в конце 1960-1970-х годов, получили образование в советское время, начали работать там же, застали все прелести Брежнева, Андропова, Горбачева и вот попадаете в ситуацию, когда парадигма жизни кардинально меняется, ― я говорю про 1991 год. Тридцать лет назад. Вот адаптация к этим новым условиям, взгляд на жизнь, на возможности работы, на город ― изменились очень сильно. 

·         HILL8. Апарт-отель на проспекте Мира в Москве. ABD architects

― А вы можете рассказать, какие архитектурные стили вам нравились в самом начале?

― Могу вам сразу сказать, что я категорически отказываюсь употреблять слово «стили» применительно к архитектуре. Это просто неприлично. 

― Хорошо. Можете тогда рассказать, насколько сильно изменился ваш архитектурный вкус? 

― Вкус и стиль не имеют никакого отношения друг к другу. Вкус ― это вкус. Он может быть или врожденным, или приобретенном при долгом и усиленном занятии искусством. А понятие стиль, честно говоря, к архитектуре неприменимо. 

― Расскажите подробнее про эволюцию вкуса: было ли такое, что в какой-то момент здания, еще вчера казавшиеся совершенными, на следующий день переставали быть таковыми? 

― Вряд ли на следующий день. Все-таки требуется определенное время. Вы же каждый день смотрите на одно и то же здание: часто вы не замечаете то, к чему уже привыкли. Так можно привыкнуть к уродству, например. Хотя, с другой стороны, это уродство тоже вызывает раздражение, если вы мимо него ходите или проезжаете. На самом деле, вкус схож с талантом: он тоже врожденный и его тоже нужно развивать. Вкус во многих вещах проявляется: и в музыке, и в архитектуре, и в пристрастиях, и в одежде, и в первую очередь ― в профессии. Так что наличие хорошего глубокого вкуса ― незаменимое качество для архитектора.

― Московский архитектурный институт вы окончили в 1979 году. Верным ли будет утверждение, что ваше обучения было более «ручным» в сравнении с сегодняшним временем? 

― Естественно, тогда не было никаких компьютеров. Единственной механизацией, доступной далеко не всем, были рапидографы. В институте мы чертили вручную, что требовало очень много времени. У нас были определенные требования к графике, но в целом, что тогда, что сейчас ― особой разницы нет. Основной диалог с собой у человека, который что-то пытается придумать, все равно происходит руками. Конечно, сейчас есть очень много интересных программ, которые позволяют быстрее переходить от ручного рисунка к 3D-моделям и получать уже более-менее похожие на реальность чертежи и модели. Но когда люди умеют рисовать руками ― это очень хорошо, потому что у архитектора все идет от карандаша или ручки, которыми он рисует. Любой творческий процесс происходит в голове, а потом кадрируется либо кончиком кисти, либо пером, либо ручкой. Компьютер ― просто инструмент, и все эти программы только позволяют быстрее двигаться вперед, лучше чувствовать масштаб и размеры того, над чем ведется работа. 

·         Многофункциональный ветеринарный центр. ABD architects

― В целом идут ли на пользу для архитектуры тенденции компьютерного моделирования и насколько в целом технологии проектирования изменились за последние десятилетия?

― Изменились. Даже государством был анонсирован переход на так называемое BIM-проектирование. В нем проектирование идет не условной линией, а 3D-моделями тех материалов и элементов, которые используются при строительстве. Это существенно все меняет, потому что когда раньше все чертили в 2D, всегда было много допущений, так как все это рисовалось в проекции. Современная модель основана не на проекции, а на объемном изображении элементов, конструкции зданий, элементов интерьера, элементов фасада и прочего. Это другой метод, но и тут все начинается с эскизов и обсуждения основных идей, а компьютерные технологии позволяют быстрее выходить на уровень изображения и быстрее дают представление об уместности проекта в среде. Раньше вместо этого использовали акварель и нарисованные перспективы, на что тратилось много времени и сил, и все равно получалось не у каждого, ― некоторым приходилось нанимать специальных людей. Сейчас такая же история, только тех людей, которые красили планшеты с перспективами, заменили 3D-визуализаторы, которые плюс ко всему работают с проектной документацией, добавляют фотореалистичные эффекты, некие художественные образы, изображение людей, света, неба и многих других деталей, которые дают ощущения реальности или какого-то настроения. 

― Насчет технологий понятно, а расскажите про людей. За три десятилетия, что вы принимаете начинающих архитекторов на работу, они как-то меняются? 

― В целом средний уровень мало чем отличается. Приходят реально талантливые люди, и за ними охотятся все. Как я уже объяснял, работа с чертежами и 3D-моделями ― это ремесло, пришедшее на место гуаши с тушью, а вот суть понимания конструкций, логики, коммерческого или некоммерческого смысла в проектировании остались теми же. Сейчас люди приходят и нужно год, два, три, чтобы их довести до определенной кондиции, чтобы они представляли из себя ценность, как профессиональные архитекторы. 

― То есть начинающий архитектор как тип человека не изменился за 30 лет? 

― Конечно, нет. 

― Ваше бюро всегда учитывает городской контекст в своей работе. Особенно это видно в проекте «Белая площадь». А как учитывать контекст в тех местах, где вы первыми начинаете застройку, скажем, где-нибудь в отдалении от города? 

― Если речь идет о проектировании объектов за пределами сложившейся структуры города, о местах, где нет контекста, кроме природного, то нужно на эту природу обращать внимание: ориентироваться по сторонам света, понимать, откуда поднимается солнце, как здание освещается, знать, где вода, где виды и прочее. Все это является контекстом и на это архитектура должна обращать внимание. Если это пустыня и с этого здания все начинается, определяющим является не контекст, а экономика, здравый смысл и та задача, которая сформулирована заказчиками.

·         Белая площадь. ABD architects

― Нужно ли задавать контекст для последующих построек на этом месте? 

― Это зависит от задачи, но обычно архитекторы стараются относиться с уважением к работе друг друга. Так что, если мы первые что-то сделали, то есть определенная уверенность, что следующие участники процесса будут сами на это реагировать. А если не мы первые, то, соответственно, мы будем учитывать, что там есть. Это индивидуально.

― Любая ли качественная архитектура должна иметь амбиции остаться в истории? 

― Этого я не знаю, это не моя забота. Хорошо, если один процент от того, что строится, будет жить больше 50 лет. Какому зданию повезет ― очень трудно сказать. Есть люди, которые считают, что строят памятники, что все, что они сделали, войдет в анналы архитектуры, но у меня таких причуд нет. Мы пытаемся сделать честную, качественную архитектуру, а ее дальнейшая судьба зависит не от нас, а от общества, которое каким-то образом на эту тему рефлексирует. Возникнет у них желание снести все к чертовой матери, значит так и надо. Я еще в начале 1990-х в Америке видел, как сносились 60-этажные дома в Чикаго. Тогда я был настолько поражен и удивлен (смеется): прекрасное крепкое здание высотой почти в 200 метров, а его сгрызают в течение двух месяцев. Потом стало ясно, что есть какой-то коммерческий смысл, что строили здание не ради того, чтобы построить, а чтобы заработать деньги. Еще тогда у меня начал формироваться интерес к коммерческому смыслу в архитектурном проектировании. Поэтому сейчас мы считаем себя архитекторами, которые работают в коммерческой сфере, под коммерцией я имею в виду все, кроме жилья. Жилье, впрочем, тоже коммерция, но там другие принципы и идеи, поэтому жильем мы не занимаемся, а все остальное нам интересно. 

― В одном из своих интервью вы говорили, что в России есть профессиональные архитекторы, но нет абсолютных новаторов, например, как Фрэнк Гери или Заха Хадид. Дело в качестве коммуникаций между девелопером, государством и архитектором? 

― Во-первых, не зря говорится, что пророков в своем отечестве не наблюдается. Девелоперы часто не рискуют работать с собственными кадрами, хотя качественные специалисты есть и у нас, но более низкого уровня. Почему? Потому что наше государство с 1955 года занимается тем, что методично уничтожает профессию архитектора. Началось все при Хрущеве, потом продолжилось при Брежневе и Горбачеве. Общая парадигма как была, так и остается: инженер ― это что-то серьезное, а архитектор ― что-то непонятное, поэтому всякая борьба за его права, как за права творческой личности, сурово подавляется. Как пример ― попытка создать закон об архитектурной деятельности, который бы отвечал современному отношению общества к архитектуре. Во-вторых, все связано с экономикой: уровень стоимости проектных работ, особенно их интеллектуальной части, чудовищно низок в России ― в сто раз ниже, чем в Европе и Америке. Девелоперы и государство идут по пути минимальных затрат. 

Вся идеология государственного проектирования построена на Федеральном Законе №44 и на Федеральном Законе №223 ― кто меньше платит, того и тапки. Это приводит к тому, что из профессии вымываются талантливые люди. Они понимают, что уровень дохода у них будет низкий по сравнению с теми же строителями, инженерами, маркетологами и я уже не говорю про чиновников. Пройдет 50-60 лет, и если какие-то яркие люди еще останутся в нашей стране, то будет большое счастье, потому что те люди, новаторы, которые пытаются что-то сделать, действуют вопреки течению, и к ним соответствующим образом относятся и власти, и девелоперы. О каком творчестве идет речь? О каких сверхзадачах? На все сверхзадачи есть бюро Захи Хадид, которое в Екатеринбурге строит филармонию, есть Вольф Прикс, который выиграл строительство арены в Петербурге. А все, что делается российскими коллегами, даже в тех случая, когда по качеству это продукт высокого уровня, ― просто не воспринимается.

·         Интерьер для офиса IT-компании. ABD architects

― Один из способов улучшения понимания между властью, девелоперами и архитекторами ― проведение профессиональных фестивалей и конкурсов. В этом году вы курировали фестиваль BIF, тема которого — «Точка над i», что подразумевает некоторую завершенность, неподвижность и законченность. В прошлом году тема звучала антонимично ― «Изменчивость». Как вы сами для себя объясняете такую смысловую полярность и значит ли это, что в этом году от участников вы ждали совершенно других проектов? 

― Это ничего не значит. Манифест фестиваля был написан весной этого года, когда была надежда, что пандемия закончится. Мы предполагали, что все наши страсти с удаленками, масками, тестами и штрафами за выход на улицу прекратятся, и начнется новая эра. Как видите, мы ошиблись. Под точкой над i понимался переход в новое время, новое качество и новое пространство. Организаторы фестиваля пригласили всю нашу команду курировать эту историю. Что мы привнесли нового? Раньше BIF демонстрировал частные интерьеры жилых домов, квартир и коттеджей, а мы вовлекли в фестиваль архитекторов и бюро, которые работают в части коммерческих, офисных интерьеров. Из-за того, что коммерческий рынок очень развит, это нельзя было игнорировать, ― теперь у фестиваля появился новый подход, современная классификация. 

— А нет ли какой-то связи между выбранной в этом году темой и тем, что некоторые предрекают офисной работе и вместе с тем офисному интерьеру? По результатам опроса вашего бюро почти 80% москвичей не хотят после удаленной работы возвращаться в офис. Может быть, из-за этого точку скоро нужно будет ставить уже самой работе в офисе, а вместе с этим и работе над офисными интерьерами? 

― Мне так не кажется. Сейчас меняется сам способ работы и потребления, но офис как место, где собираются сотрудники, проводят там время, решают общие задачи, ― никуда не денется. Другое дело, что парадигма использования офисных пространств становится другой: в офисе появляется больше зон для работы ― мягких и тихих зон, мест, где можно покричать на коллег по телефону. Появляются такие истории, как hot-desk, когда нет фиксированных рабочих мест, а есть пространства, где человек может оставить свои документы, фотографии, какие-то вещи и работать только тогда, когда это нужно. Впрочем, изменения, которые нам предстоит увидеть в течение десяти лет, могут отличаться даже от самых смелых предположений. Я думаю, что функции разных зданий могут сближаться: будут места для совместной работы, совместного проживания, что будет отражаться и в конструктиве проектных решений.